Образ персонажа Магнетизёра и его роль в произведении Н. С. Лескова «Очарованный странник»

Образ магнетизёра в «Очарованном страннике» — один из самых гротескных и загадочных эпизодов повести. Лесков вводит его внезапно, в трактирной суете, и так же внезапно выводит из действия: этот человек появляется ненадолго, но именно с ним связан решающий перелом в жизни Ивана Флягина — окончательный разрыв с пьянством. Магнетизёр возникает не как учёный или светский «модник», а как пьяный, сизый, осоловевший барин, готовый ради лишней рюмки даже стеклянную рюмку зубами расхрустать и съесть, как он и делает за выпивку. В его фигуре сразу соединяются благородное происхождение и полное нравственное падение: сам он говорит, что из «хорошего рода», что в детстве «по-французски Богу молился», но потом мучил людей, проигрывал крепостных, разлучал матерей с детьми, «жену за себя богатую взял и со света её сжил» и, возроптав на Бога за свой «характер», был наказан другим — непреодолимой страстью к вину.

Взаимодействие магнетизёра с Флягиным выстроено на границе реальности и галлюцинаторного опыта. Сначала барин показывает Ивану силу своей «особенной воли»: велит отвернуться к образу и мысленно прочитать «Отче наш», а сам за это короткое время как будто выходит из полного пьянства в состояние полной трезвости. Иван оборачивается и, к своему изумлению, не видит на нём ни следа хмеля; магнетизёр объясняет это словом «магнетизм» — силой, которую, по его словам, «нельзя ни пропить, ни проспать». Тут же он говорит, что в любой момент мог бы перестать пить, но сознательно этого не делает: если он бросит, кто-нибудь другой поднимет на себя эту страсть, а мучиться должен он, виновный. Уже здесь появляется мотив страсти как бремени, которое можно перенять и тем избавить другого.

Дальнейшая сцена всё больше уходит в область почти фантастического. Магнетизёр обещает «свести» с Ивана запойную страсть и «взять её на себя»; он по-своему «лечит» Флягина вином, не позволяя ему сделать ни одного глотка без особых движений рук над рюмкой — «как регент над хором» или как заклинатель. Ночь превращается в цепь странных переживаний: барин будто бы «влезает» в голову Ивана, «через его глаза на свет смотрит», так что собственное зрение Флягина как бы исчезает, и тем самым он обречён видеть только «то, чего нету». В темноте Флягину мерещатся мерзкие рожи, угрожающие ему и охотящиеся за спрятанными деньгами; перед ним всё время мелькает фигура вихрастого баринка, а сзади слышатся шум, хохот, цыганская музыка и гитара. В какой-то момент, уже на улице, Иван зовёт магнетизёра по имени его «дарования» — «магнетизер!» — и тот как будто буквально вырастает перед ним из темноты; стоит Ивану его коснуться, как «всю память отшибло», он слышит бессмысленную французскую тарабарщину «ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе», видит у него «два носа» и снова не понимает, кто это и что с ним происходит.

Лесков принципиально не снимает двусмысленности происходящего. С одной стороны, всё можно объяснить тяжёлым опьянением, нервным истощением и внушаемостью Флягина; с другой — сама последовательность событий и точность «исполненного обещания» создают ощущение подлинного вмешательства непонятной силы. Магнетизёр говорит о страсти к вину как о мучительном бремени, которое может «закрепиться» за одним человеком, и предлагает Ивану найти того, кто добровольно согласится эту слабость с него снять; затем сам открыто называет себя таким человеком. После эпизода с магнетизёром Флягин прямо свидетельствует: тот «как обещался от меня пьяного беса отставить, так его и свёл», и с этой минуты и до нынешнего дня Иван «никогда больше ни одной рюмки не пил». Магнетическое вмешательство оказывается крепче любых прежних намерений и усилий героя, которые до этого не могли его избавить от запоя.

При этом Лесков тщательно подчёркивает нравственную неоднозначность магнетизёра. Это не благодетель и не пророк, а человек, изуродованный собственной страстью, сознающий свою вину за прежние жестокости и принимающий беспросветное пьянство как заслуженное наказание и как единственный способ больше не губить других: теперь он «только одно знает, что себя губит, а зато уже других губить не может, ибо от него все отвращаются». Его «дар» оборачивается против него самого: сняв с Ивана запойную страсть, он, по словам Флягина, «много на себя набрал и сам не вынес» и вскоре, «напротив цыганов, у шинкарки», так напивается, что умирает. В этой фигуре гротеск и жалость не отменяют подлинного духовного напряжения: человек соглашается стать вместилищем страдания, хотя уже почти полностью разрушен им.

Роль магнетизёра в композиции повести строится на контрасте между его внешней ничтожностью и реальным, судьбоносным влиянием на жизнь Флягина. Это эпизодический человек, мелькнувший среди трактирной толче́и и цыганской ночи, но именно через него происходит окончательный разрыв Ивана с многолетней привычкой к пьянству и переход к иной, «очарованной» логике существования, где жизнь складывается из цепи странных, почти чудесных встреч. От магнетизёра начинается тот участок пути, на котором Флягин всё яснее чувствует над собой действие воли, отличной от его собственной — то ли «магнетической», то ли Божьей, — и учится принимать необъяснимое как часть своего предназначения. Через этот образ Лесков показывает, что в мире Ивана высшая сила может действовать и через людей слабых, изломанных, смешных, а решающие повороты судьбы совершаются там, где внешне перед нами всего лишь «сизый барин» с разбитой жизнью, который ради рюмки готов «и стекло съесть», но в какой-то миг становится орудием чужого спасения.