Ф.М. Достоевский — «Идиот». Часть вторая, глава одиннадцатая

Три дня холодной паузы — и примирение с домом Епанчиных лишь к концу третьего. Князь мучительно винит себя и одновременно ловит себя на мрачной мнительности: эпизод с криком из коляски и загадочные инициалы разрастаются в уме до «чудовищности». Он колеблется, не он ли снова невольно причина новой путаницы.

Утренний визит князя Щ. с Аделаидой выглядит как проверка пульса: вежливы, обходительны, но говорят об акварели и дереве больше, чем о недавних событиях. Вскользь звучит главный вопрос: что означала сцена с экипажем и Рогожиным? Князь отвечает просто — речь о каких-то векселях, — однако собеседник не верит: по его убеждению, это чья-то преднамеренная попытка бросить тень на Евгения Павловича. Для Льва Николаевича становится очевидно: его уже считают участником чьей-то интриги, и от этого мысль о «безумной» настойчивости Настасьи Филипповны пугает сильнее.

Дневные визиты сменяются: дети Лебедева веселят рассказами, и даже странная «экзегетика» хозяина о «звезде Полынь» звучит как бытовая отдушина. Но ключевое — приход Гаврилы Ардалионовича. Он говорит быстро и поверху, словно намеренно обходя главное. Меж строк: Настасья Филипповна всего несколько дней в Павловске, вокруг неё уже кружат поклонники, а вчерашняя сцена — «преднамеренность», которую будто рано записывать в вину. Варвара Ардалионовна мимоходом добавляет тревожное: Аглая пересорилась с семьёй, Евгений Павлович срочно в Петербурге, у матери «адское» расположение духа.

На прогулке князь почти решается сбежать «в глушь», чтобы не быть втянутым навсегда, но останавливает себя: уход будет малодушием, задачи перед ним ясны и не дают права на бегство.

Вечером врывается Келлер — с исповедью и бахвальством, признаётся в падениях и тут же просит денег, одновременно кающийся и ловкий. Князь видит за смешной оболочкой живую правдивость: пытается рассуждать по-человечески, отличая слабость от подлости. Лебедев возвращается, и выясняется, что он «косвенно» приложил руку к сцене с коляской, переслав нужной особе сведения о составе гостей: не столько интрига, сколько «фантазия», но удар по репутации нанесён. Когда разговор касается имени Аглаи, князь резко пресекает — тема непереносима.

Поздно приходит Коля, приносит новости: у Епанчиных буря, Варвару Ардалионовну без шума выслали, Евгений Павлович держится ровно и любезно, а причина ссоры Аглаи с родными, по слухам, связана с Ганей. Шутливое «обвинение» в ревности больно задевает князя, и разговор быстро становится серьёзным.

На следующий день в поезде к князю подсаживается генерал Епанчин. Он сбит с толку, просит на время не приезжать к ним «впредь до перемены ветра», горячо защищает Евгения Павловича и видит в недавней выходке злонамеренный подлог. Сквозит страх перед «эксцентрической» женщиной и ощущение надвигающейся беды, которой он не может назвать. В финале — формальное примирение Епанчиных с князем, но примирение это похоже на тонкий лед: под ним течёт холодная вода подозрений и невысказанных целей.

Микроанализ. Сцена распадается на узлы влияния: чужие слова управляют настроениями сильнее фактов. Смысл сцены — в том, как внушение и страх формируют позицию «порядочных» людей, а простая человеческая доброта оказывается безоружной. Психологический конфликт нарастает тихо: социальная «нормальность» и частная совесть расходятся на разные берега.