Идиот - Том 4 - Глава 8

Утро для князя начинается с тяжёлого, туманного предчувствия: после ночного припадка он физически слаб, а душевно — подавлен, и это чувство тревожного ожидания «чего-то окончательного» всё время нарастает. Его навещают Лебедев, Коля и даже Вера, испугавшаяся за него до слёз; каждый из них по-своему выражает беспокойство, и в этих визитах князь чувствует скрытые намёки — будто все что-то знают и ждут неизбежной беды, которую он сам пока не может назвать.

Появление Епанчиных на минутном визите только усиливает смутную тревогу: Лизавета Прокофьевна говорит сухо, подчеркнуто заботливо, но в её уверениях слышится жёсткое предупреждение — князь остаётся другом семьи, что бы ни случилось. Особенно настораживает поведение Аглаи: она бледна, молчалива, и лишь дважды оборачивается на князя пристальным, жгучим взглядом.

Ситуация резко меняется, когда Вера, едва войдя, передает от Аглаи тихую просьбу — князю нельзя покидать дом весь день, до вечера. Он пытается понять смысл, но только становится ещё тревожнее. И вскоре появляется Ипполит — измученный, кашляющий кровью, внутренне уже прощавшийся с жизнью. В полуобмороке, полусмехом, полуболезненной злостью он выбрасывает страшную новость: вечером должно состояться тайное свидание Аглаи и Настасьи Филипповны, назначенное по инициативе самой Аглаи, при участии Рогожина и при посредничестве Ипполита.

Князь потрясён. Слова Ипполита звучат как издевательство и как приговор, но он понимает, что речь идёт о действительно решающем дне. После ухода Ипполита его охватывает лихорадка: он понимает, что встреча двух женщин — не случайная выходка, а кульминация незримой борьбы, которую он давно чувствовал, но пытался заглушить. Он боится не разговора, не результата, а самой Настасьи Филипповны — её силы разрушать всё вокруг и его собственную бессилие против этой силы.

Вечером, когда его сознание уже качается между сном и бредом, Аглая появляется сама — одна, быстро, решительно. Лицо её бледно, глаза горят сухим, жестким блеском. Она говорит коротко: он должен сопровождать её на это свидание, спор невозможен. И князь понимает, что она пошла бы одна, даже если бы он отказался. Они идут молча. Аглая уверенно ведёт его к дому Дарьи Алексеевны, где их встречает Рогожин — мрачный, напряжённый, и от этого ещё более загадочный. Внутри сидит Настасья Филипповна — чёрное платье, простая внешность, но взгляд горящий, испуганно-жёсткий, настороженный до болезненности. С первых секунд в комнате начинает сгущаться жуткое ожидание. Женщины садятся напротив друг друга, молчат, оценивают. Настасья Филипповна смотрит так, словно не отрывает глаз; Аглая сидит прямой, сдержанной, но её отвращение выдает каждое беспомощное движение — поправление одежды, оглядка комнаты.

Первая ударяет Аглая — тихо, но резко: она хочет ответить лично на письма, обвинить, объяснить, «защитить князя». В её словах всплывают все обиды и страхи, которые она долго носила в себе: она обвиняет Настасью Филипповну в тщеславии, изломанности, неспособности любить, в том, что та «измучила и бросила» князя. И, почти не скрывая, признаётся, что сама любит его — впервые так открыто.

Настасья Филипповна сначала молчит, потом жестко огрызается. Её слова становятся такими же острыми, но в них слышно другое: горечь, стыд, тревога, ревность, отчаянное желание сохранить хоть какое-то достоинство. Она обвиняет Аглаю в страхе, в ревности, в том, что та пришла «проверить», кого князь любит больше. Ссора переходит в ураган. Обе женщины стоят белые, с дрожащими руками, оскорбления становятся всё болезненнее. Настасья Филипповна — в истерике, Аглая — в бешеной обиде, князь — парализован. И наконец звучит предельное: Настасья Филипповна кричит, что достаточно ей «приказать», и князь бросит Аглаю и останется с нею навсегда.

Аглая не выдерживает — бросается к выходу, почти бежит. Князь пытается к ней, но его останавливает Настасья Филипповна, падающая в обморок. А когда она приходит в себя — смеётся истерически, обнимает князя, зовёт его «своим», радуется, что «гордая барышня ушла». Князь остаётся с ней. Он гладит её по голове, слушает её бессвязный лепет, почти растворяясь в этом безумии — и уже не знает, что происходит: жалость, любовь, отчаяние, слабость, привычная беспомощность перед её страданием сливаются в один мутный поток. В этот момент всё решено: судьба Аглаи и князя рушится, и он сам становится частью чужого, разрушительного хаоса.