После бала

Иван Васильевич вспоминает молодость после разговора о том, что человека формирует не среда, а случай. Он утверждает, что вся его жизнь повернула в другую сторону из-за одной единственной ночи — вернее, утра. Это воспоминание связано с его самой сильной любовью.

В молодости он был богатым, веселым студентом провинциального университета: катался с барышнями на иноходце, кутил с товарищами, блистал на балах. Но главным событием той зимы была его любовь к восемнадцатилетней Вареньке Б., стройной, величественной, но ласковой девушке с доброй улыбкой. На балу у губернского предводителя в последний день масленицы Иван Васильевич почти весь вечер танцевал с ней. Варенька была в белом платье с розовым поясом, и вся зала следила за ней.

Мазурку ему перебили, и танцевать с Варенькой пришлось меньше, чем он мечтал, но их взаимная симпатия была очевидной. Она выбирала его в фигурах, благодарила улыбкой, подолгу вальсировала с ним. В разгар вечера хозяева попросили Вареньку пройтись мазуркой с её отцом, полковником Б. — статным, румяным, бодрым военным старой выправки. Он танцевал тяжеловато, но ловко, а Варенька легко и плавно следовала рядом. Иван Васильевич, полный восторга и нежности, смотрел на них, умиляясь даже его старомодным сапогам, которые показались ему символом отцовской скромности и любви.

После мазурки и ужина Иван плясал с Варенькой кадриль и чувствовал себя бесконечно счастливым. На прощание она дала ему свою перчатку, а перед этим — маленькое перышко от веера. Вернувшись домой под утро, он не мог уснуть — любовь переполняла его сердце, и всё в мире казалось ему прекрасным. Он вышел на улицу встретить рассвет, полный светлых чувств.

Но, направляясь по дороге, он услышал странную, неприятную музыку барабана и флейты. Шел туман, таял снег, и над полем копошились черные фигуры. Иван решил, что это учение, и подошел ближе. Перед ним оказалась страшная картина: солдаты стояли в два ряда, а между ними гнали оголенного по пояс татарина — беглого рекрута, наказуемого шпицрутенами. Человек, привязанный к ружьям, спотыкался, дергался, хрипел, повторяя одно и то же: «Братцы, помилосердуйте». Удары сыпались с обеих сторон неумолимо, тело его превратилось в красное, мокрое месиво.

Рядом с наказуемым шел офицер, руководящий казнью. Ивана поразило, что в этом военном он узнаёт… отца Вареньки. Того самого добродушного, статного полковника с ласковой улыбкой. Теперь он был жестким, холодным, уверенным в своей правоте. Он внимательно следил за исполнением наказания, подгонял солдат, втягивал и шумно выпускал воздух, словно отдаваясь привычной служебной работе. В какой-то момент он остановился, накинулся на слабосильного солдата и стал бить его за плохо нанесенный удар.

Полковник заметил Ивана, но сделал вид, что не знает его, отвернувшись с суровым выражением лица. Иван почувствовал острый стыд — будто сам был виноват в этом зверстве. Он поспешил уйти, но звуки барабана, свист флейты, слова татарина и гневный голос полковника преследовали его.

По дороге домой его охватила физическая тошнота от пережитого ужаса; несколько раз он останавливался, словно его могло вырвать. Он не мог понять, как возможно, что тот же человек — ласковый, добрый, нежный с дочерью — способен на такую жестокость.

Дома он долго не мог уснуть. Ему казалось: если полковник делает это с такой уверенностью, значит, он знает что-то важное, что-то скрытое от него. Иван пытался найти этому объяснение, пытался понять «то, что знает полковник», но так и не смог.

С той ночи его жизнь изменилась. Он перестал стремиться к военной службе, хотя мечтал о ней раньше. Не пошёл ни в какое официальное ведомство — «нигде не служил», как он сам с иронией говорит. А главное — его любовь к Вареньке постепенно угасла. Каждый раз, когда она улыбалась своей задумчивой улыбкой, Иван вспоминал казнь, вспоминал её отца и чувствовал неприятное, мучительное смущение. Он стал реже видеться с ней, и чувство сошло на нет.

Иван заканчивает свой рассказ словами: вот как иногда «от одной ночи» меняется вся жизнь человека — и никакая среда тут ни при чём.