Евгений Павлович Радомский

Евгений Павлович Радомский входит в роман как образцовый представитель «хорошего общества»: воспитан, образован, умеет держаться, знает, что говорить и когда промолчать. Вокруг него — ореол благоразумия, и читатель сначала почти готов принять его за идеальный вариант жениха для Аглаи Епанчиной. Он говорит ровно, с лёгкой улыбкой наблюдателя; в нём слышится уверенность человека, который привык, что мир отвечает на его корректность взаимностью. Но дальше начинает проступать главное качество Евгения — ум, поставленный выше чувства. Он доверяет логике больше, чем интуиции, и всякий раз, когда жизнь требует личного риска, выбирает «правильное» и безопасное. С этим связано его любимое внутреннее оправдание: человек должен «знать себе цену». Слова красивы, но в них заметен холодный расчёт — словно честь для него не духовная норма, а сметная статья.

Рядом с князем Мышкиным этот холод слышен особенно отчётливо. Князь говорит просто и неловко, но его слова прожиты; Евгений говорит изящно, однако часто так, будто репетировал заранее. Он уважает Мышкина, и это уважение искреннее, однако тут же вежливо добавляет мысль, что «с такой правдой нельзя жить». В этой, казалось бы, благоразумной оговорке — нерв его характера: Евгений признаёт свет, но не готов под него выйти. Он предпочитает останавливаться в проёмe между комнатой и солнцем, откуда удобно наблюдать и не обгорать. Его ирония — броня; мягкая и культурная, но всё же броня. Он умеет сочувствовать — как умный врач умеет держать эмоции при себе, — однако там, где требуется шаг с открытым сердцем, у него срабатывает тормоз привычной корректности.

Отношение к Аглае расставляет акценты. Евгений видит её яркость и опасность, понимает её гордость и обиду на свет, и не навязывает себя — казалось бы, благородство. Но в каждом его жесте чувствуется расчёт: он тщательно подбирает тон, улавливает настроение семьи, выбирает «удобные» моменты. Он любезен в меру, внимателен в меру, сообщает о себе только то, что выгодно. Это не подлость, это дрессированный разум. Когда же рядом появляется Мышкин со своей невыгодной правдой — лишённой всякого такта, но наполненной живым состраданием, — становится очевидно, что Евгений проигрывает не внешне, а внутренне. Аглая ищет не безупречного партнёра, а человека, рядом с которым можно жить без лжи к себе; Евгений же готов предложить ей порядок без огня. Он почти не допускает ошибок — и потому почти не допускает жизни.

Достоевский относится к Радомскому честно и без злобы. Писатель не выводит его карикатурой и не изобличает снисходительно: Евгений действительно порядочен, способен на уважение и такт, не склонен к низости. Более того, он не бездушен — его «здравый смысл» не равен цинизму. Но для авторской оптики этого мало. В мире «Идиота» мерой человека становится готовность идти за правдой, даже если она неудобна; мерой любви — способность выйти из расчёта. Евгений стоит очень близко к добру, иногда почти его касается, но каждый раз отступает на шаг, как будто вспоминает: «лучше не рисковать». Он, возможно, самый современный персонаж романа — умен, эмоционально грамотен, бережно относится к границам и умеет «не травмировать» окружающих, — и именно поэтому в финальном сравнении оказывается проигравшим. Жизнь у Достоевского награждает не аккуратность, а внутренний риск.

В портрете Радомского особенно выразительны его «проговорки». Он может похвалить прямоту Мышкина, но тут же, будто испугавшись собственного уважения, вставляет фразу о «непрактичности» такой нравственности. Он способен на признательность и даже лёгкое благоговение перед живой честностью, но добавляет: «в обществе ведь тоже нужно жить». Он умеет говорить о чести, но мыслит ею как договором, а не как внутренним обетом. Это не умаляет его реальных достоинств — самообладания, ума, наблюдательности, — но фиксирует границу, за которую он не переходит. Там, где Рогожин обжигается безумной страстью, Евгений охлаждает любое чувство; там, где Мышкин по-детски доверяет, Евгений взрослым жестом откладывает решение «до лучших обстоятельств». Оба крайние мира — огня и льда — в романе обречены; но если трагедия Рогожина ярка и заметна, то трагедия Радомского тиха: он остаётся достойным и… пустым.

Почему этот образ так важен для читателя-школьника или студента? Потому что в нём узнаётся наша эпоха: мы часто выбираем управляемые отношения, вежливую дистанцию, «всё проговорить» и «не обижать» — и неожиданно теряем саму возможность большой правды. Радомский напоминает: осторожность — не зло, но из неё не вырастает любовь. «Человек должен знать себе цену», — произносит он, и это звучит здраво; но в мире Достоевского человек начинает жить, когда забывает о цене и помнит о достоинстве. В этом различии — вся философия романа.

Если подводить итог, Евгений Радомский — не антагонист и не пустышка, а честный, умный и культурный человек, который выбрал безопасность вместо подлинности. Он почти всегда прав и почти никогда не счастлив. Он не совершает падений — и не совершает поступка, без которого любовь не бывает любовью: шага навстречу риску. Достоевский как будто говорит нам его устами: «с такой правдой нельзя жить», — и тут же отвечает Мышкиным: «иначе это уже не жизнь». Радомский остаётся в стороне, сохраняя лицо и репутацию, — и теряет главное, ради чего люди решаются на безрассудство. Его поражает не страсть и не злость, а осторожность. И в этом, пожалуй, самая современная и самая грустная правда о нём.