Отец Илья

Образ отца Ильи в «Очарованном страннике» относится к тем тихим, ненавязчивым фигурам, которые не доминируют в сюжете, но формируют его духовный фон. Это сельский приходской священник из родной деревни Ивана, «наш священник, добрый-предобрый старичок». Лесков рисует его не портретными подробностями, а через живую бытовую сцену: рождественские обходы, рюмка в барском доме и конторе, неловкая слабость к угощениям, привычка просить «в газетную бумажку» всё посмачнее. В этом смешном, тёплом эпизоде раскрывается не «идеальный подвижник», а очень узнаваемый сельский батюшка, живущий вместе с миром своей паствы и разделяющий его радости.

Но для Ивана этот почти комический образ оказывается гораздо важнее, чем может показаться. В татарском плену, когда герой признаётся, что живёт «как статуй бесчувственный», память вдруг возвращает его в родную церковь: он вспоминает, как отец Илья, тот самый батюшка «с газетной бумажкой», на службе молился «о плавающих и путешествующих, страждущих и пленных». Раньше эти слова казались ему пустой формулой: «зачем, мол, о пленных молиться, коли войны нет?» Теперь, сам став пленником, он понимает, как буквально, почти страшно, эти молитвы относятся к нему. Вспоминание священника здесь превращается в толчок к внутреннему пробуждению: Иван начинает по ночам вылезать из ставки, молиться так, что снег протаивает под коленями. Физически отец Илья далеко, но его голос, услышанный когда-то в детстве, продолжает работать в душе героя.

Вторая важная точка появления отца Ильи — возвращение Ивана из плена. После острога его пересылают в родную губернию, там сначала секут в полиции, затем в имении. Постаревший и «богомольный» граф, выслушав о его жизни среди татар, велит ещё раз высечь и отправить «к батюшке, к отцу Илье, на дух». Здесь священник действует уже не как светлый образ из ностальгического воспоминания, а как официальный представитель церковного закона. Он исповедует Ивана и на три года запрещает ему причащаться за то, что тот держал у себя татарок вместо жён. В беседе с Флягиным отец Илья подчёркивает, что поступает ещё «милостиво»: если судить по строгим правилам, полагалось бы «на живом надлежит всю одежду сжечь». Это не жестокость ради жестокости, а напоминание о суровости церковного устава, который он, сельский батюшка с человеческими слабостями, всё же обязан исполнять.

Таким образом, Лесков сознательно соединяет в одном человеке две стороны народного православия: домашнюю, почти семейную — с рюмочкой, бутылочкой под ризой и газетной бумажкой для лакомств, — и строго-каноническую, где речь идёт уже о грехе, покаянии и отлучении. Для Ивана это соединение оказывается принципиальным: его детские воспоминания о «добром-предобром старичке» неожиданно встречаются с суровой правдой исповеди, которая делает невозможным простой, беспроблемный «возврат домой».

Композиционно отец Илья связывает несколько планов повести. Через его молитвы о «плавающих и путешествующих, страждущих и пленных» судьба Ивана ещё в детстве как бы оказывается включённой в общий церковный хор; лишь много лет спустя герой поймёт, что молились в том числе и о нём. Из-за его решение отлучить от причастия, возвращение на родину превращается не в окончательное пристанище, а в очередной рубеж, заставляющий Флягина снова идти в дорогу. Это не «первый духовный наставник» в прямом смысле слова — до него были и монастыри, и видения, и миссионеры, — но отец Илья становится первым человеком, через которого родная, знакомая с детства церковная жизнь поворачивается к Ивану лицом суда и закона.

Роль отца Ильи не в том, чтобы мягко утешить героя или снять с него вину, и не в том, чтобы стать центральной фигурой сюжета. Он — голос прихода, голос молитвы и устава, который звучит на фоне всех внешних приключений. В детской памяти этот голос ассоциирован с праздником и домашним уютом; в зрелые годы он звучит строго и даже обличительно. Но именно это двойственность — добрая человечность и жёсткая каноничность — вплетается в духовный путь Флягина и помогает понять финальное его место в монастыре: жить под молитвой Церкви и принимать её закон со всеми его тяжестями.

В этом смысле отец Илья — не герой событий, а тихая духовная опора текста. Через него Лесков показывает, что судьбу человека может менять не только яркая воля князя или трагическая страсть Грушеньки, но и молитва простого сельского батюшки, сказанная когда-то давно «о пленных» и дошедшая до сердца лишь тогда, когда пленником стал сам слушатель.